Пересказ рассказа грамматика любви. Анализ рассказов И

Как вы понимаете название рассказа?

(Слово «грамматика» - из научного лексикона. Слова в названии рассказа парадоксально связаны. Это выражение можно считать оксюмороном. Грамматика в переводе с греческого - «искусство читать и писать буквы». В рассказе Бунина говорится об искусстве любить, хотя чувствуется и некоторая авторская ирония: можно ли научиться любить по учебнику?)

Что нам известно о жизни Хвощинского со слов его соседей-помещиков?

(Он был беден, считался чудаком, «всю жизнь был помешан на любви к своей горничной Лушке», «обоготворил ее».)

Какую роль сыграла Лушка в судьбе Ивлева?

(Ивлев вспоминает, какое впечатление история Хвощинского произвела на него еще в детстве. Он был «почти влюблен» в «легендарную Лушку».)

Что думает Ивлев, узнав о смерти Хвощинского?

(Узнав, что Хвощинский умер, Ивлеву захотелось непременно взглянуть на «опустевшее святилище таинственной Лушки». Его волнует вопрос: «Что за человек был этот Хвощинский? Сумасшедший или просто какая-то ошеломленная, вся на одном сосредоточенная душа?».)

Чем мотивирует Ивлев свой приезд в Хвощинское?

(Заехать в дом Хвощинского из праздного любопытства было неприлично. Ивлев сказал, что хотел бы посмотреть, а может быть, и купить библиотеку, оставшуюся от покойного.)

Почему Бунин не дает портрета Ивлева, но подробно описывает сына Лушки?

(Ивлев - рассказчик, лицо почти нейтральное в этой истории. О нем сказано в самом начале: «Некто Ивлев». Писателя интересует не столько внешность, сколько размышления, переживания рассказчика. Портрет молодого Хвощинского является косвенным портретом его матери, Лушки, которая, как говорили, «совсем нехороша была собой». Скорее всего, автор выделяет общие черты внешности матери и сына. Сын был «черный, с красивыми глазами и очень миловидный, хотя лицо его было бледно и от веснушек пестро, как птичье яйцо».)

Какую роль играет этот портрет в рассказе?

(Веснушки на лице говорят о простонародном происхождении героя. Главное же - не только красивые глаза, но и миловидность. Далее в рассказе приводится сентенция из книжки «Грамматика любви»: Женщина прекрасная должна занимать вторую ступень; первая принадлежит женщине милой. Сия-то делается владычицей нашего сердца: прежде нежели мы отдадим о ней отчет сами себе, сердце наше делается невольником любви навеки...». Видимо, в этой миловидности и есть секрет Лушки, это она - «женщина милая».)

Согласны ли вы с выражением: «Женщина прекрасная должна занимать вторую ступень; первая принадлежит женщине милой»?

(Обсуждение в классе.)

Какие детали играют в рассказе важную роль?

(Во-первых, герой видит венчальные свечи, символ вечной, негасимой любви. Хвощинский не мог жениться на крепостной, но всей душой хотел этого брака. Венчальные свечи - символ закрепленного и освященного церковью союза мужчины и женщины.

Во-вторых, писатель обращает наше внимание на книги из библиотеки Хвощинского: «Заклятое урочище», «Утренняя звезда и ночные демоны», «Размышления о таинствах мироздания», «Чудесное путешествие в волшебный край», Новейший сонник». Названия книг раскрывают Ивлеву, «чем питалась та одинокая душа, что навсегда затворилась от мира в этой каморке и еще так недавно ушла из нее...».

В-третьих, важную роль играет ожерелье Лушки - «снизка дешевеньких голубых шариков, похожих на каменные». При взгляде на это ожерелье Ивлевым овладело такое волнение, что зарябило в глазах от сердцебиения».)

Что составляет содержание «Грамматики любви, или Искусства любить и быть взаимно любимым»?

(Книга состоит из коротеньких изящных, порою очень точных сентенций» о любви; кроме того, речь в ней идет об «изъяснении языка цветов». Многое в этой книжечке подчеркнуто рукой Хвощинского, а на свободной странице написано сочиненное им самим четверостишие.)

В чем ценность «крохотной книжечки» «Грамматика любви»?

(«Крохотная книжечка, давшая название самому рассказу, является самой важной деталью. Сын Хвощинского и Лушки отказывается продать ее, так как она «очень дорогая». Дело не в цене, сын говорит: «Они (то есть его отец) даже под подушку ее себе клали...». Ценность книжечки и в том, что она стала дорога самому Ивлеву, он купил ее за дорогую цену как святыню.)

Что позволяет заключить, что образ Лушки становится действительно святыней?

(В рассказе настойчиво повторяются слова из религиозной лексики, выражения, говорящие о легендарности образа Лушки: Хвощинский «лушкиному влиянию приписывал буквально все, что совершалось в мире: гроза заходит - это Лушка насылает грозу, объявлена война - значит, так Лушка решила, неурожай случился - не угодили мужики Лушке...»; Ивлев видит «божье дерево» на месте, где, по преданию, утопилась Лушка; ему кажется, что «жила и умерла Лушка не двадцать лет тому назад, а чуть ли не во времена незапамятные»; книжечка «Грамматика любви» похожа на молитвенник; уезжая из усадьбы Хвощинского, Ивлев вспоминает Лушку, ее ожерелье и испытывает чувство, «похожее на то, какое испытал он когда-то в одном итальянском городке при взгляде на реликвии одной святой».

Благодаря этому приему, жизнь Лушки становится похожей на житие, а ее образ почти обожествляется.)

Что же за человек этот Хвощинский - действительно сумасшедший или тот, кому выпал талант любить?

(Обсуждаем вопрос в классе.)

Что может сделать любовь с обыденной человеческой жизнью?

(Этот проблемный вопрос рассчитан на нравственный опыт старшеклассников. В рассказе любовь превращает жизнь в «какое-то экстатическое житие». Жизнь с любимой становится «преданьем сладостным», жизнь без нее - служением тому святому образу, который остался в памяти.)

Кто, по-вашему, является главным героем рассказа? (Обсуждение в классе.)

(Главный герой - Хвощинский. Его душа была озарена фантастичной любовью на протяжении многих лет. Обратим внимание, что автор говорил о помещике, «помешавшемся на любви к одной из своих крепостных».

Может быть, главная героиня - Лушка? Ведь именно она заняла «первую ступень» в жизни Хвощинского, определила его судьбу.

Вероятно, что главным героем является сам Ивлев. История любви помещика Хвощинского и его крепостной Лушки повлияла на Ивлева с детства. В его представлении Лушка стала «легендарной». В конце рассказа он думает: «Вошла она навсегда в мою жизнь!» Чужая любовная история стала частью жизни Ивлева.)

Какое понимание любви воплощено в этом рассказе?

(Для Бунина любовь - великая ценность. Она всегда чиста и целомудренна. Но картины семейного благополучия писатель не изображает: человек может рассчитывать только на мгновение счастья. Однако мгновение это остается в душе навсегда.

Герой рассказа Ивлев лишь соприкоснулся с необыкновенной и трагической историей любви. Он никогда не видел Лушку, не видел Хвощинского, но их любовь, их судьба приобрели значение гораздо большее, чем частный случай, они стали преданием.)

III. Слово учителя

В двадцатые годы Бунин все чаще пишет о любви «как о высшем даре судьбы, - и чем прекраснее этот дар, тем он скоротечней». «Если в произведениях, написанных до «Солнечного удара», любовь трагична потому, что она не разделена, одинока, - то здесь ее трагичность именно в том, что она взаимна - и слишком прекрасна для того, чтобы продлиться». «Солнечный удар» написан в 1925 году. Наша задача - выявить, как изменился взгляд писателя на любовь в двадцатые годы.

©2015-2019 сайт
Все права принадлежать их авторам. Данный сайт не претендует на авторства, а предоставляет бесплатное использование.
Дата создания страницы: 2016-02-13

У Ивана Алексеевича Бунина, великого русского писателя, есть удивительный рассказ «Грамматика любви» (краткое содержание следует далее). Написанный в 1915 году, задолго до появления знаменитого цикла «Тёмные аллеи», он стал первым шагом автора навстречу извечной теме «Любовь». Но, как говорится, шаги бывают разными - робкими, несмелыми или неумелыми, чего нельзя сказать о данном произведении: оно необычайно глубокое, талантливое, что называется, живое, его слышишь, чувствуешь, оно проникает в самую глубь души…

И.А. Бунин, рассказ «Грамматика любви»: краткое содержание

Начало июня. Некто Ивлев берет на время у шурина тарантас, нанимает тройку лошадей и отправляется в дальние края своего уезда. Погода стоит тёплая, погожая. В полях бескрайнее множество ярких цветов и жаворонков. Однако вскоре натянуло тяжёлые и начал накрапывать мелкий дождь. Решили не спешить и переждать непогоду в доме графа. Последнего не оказалось в усадьбе, так что Ивлева встречала молодая графиня, одетая в широкий розовый капор, с открытыми руками и напудренной грудью.

Пока малый лет восемнадцати, извозчик, сидел неподвижно под проливным дождем на козлах тарантаса, а лошади отдыхали посреди грязного двора, Ивлев находился в темнеющей от дождя уютной гостиной, вёл размеренную беседу с хозяйкой дома и ждал чая. Графиня курила, всё смеялась и поправляла волосы. О чём бы ни шёл разговор, он непременно в итоге сводился к теме любви. Вспомнили и об общем знакомом, близком соседе, помещике Хвощинском, который был известен далеко за пределами уезда своей безумной любовью к горничной Лушке.

Удивительная история любви

История эта давняя. Помещик Хвощинский был страстно влюблён в свою горничную Лушку, которая вскоре после их знакомства, еще в ранней молодости, неожиданно умерла. С тех самых пор «этот чудак» закрылся в своём имении, никуда не выходил и никого к себе не пускал, и весь остаток жизни, больше двадцати лет находился только в её комнате и насквозь просидел матрас на её кровати, предаваясь «сумасшедшим мечтам о ней». Что бы ни происходило вокруг, в деревне или в мире - всё приписывалось лушкиному влиянию. К примеру, непогода - это Лушка насылает гром, война в стране - это по её велению, неурожай - мужики чем-то не угодили Лушке.

Ивлев знал эту историю еще с детства, восхищался таким глубоким чувством и даже был немного влюблён в эту самую Лушку. Весть о том, что Хвощинский умер этой зимой, вызвала в Ивлеве былые воспоминания, давние чувства и вопросы: сумасшедший или действительно ошеломлённая, чистая душа редкого качества? По дороге домой он решил непременно заехать в опустевшее имение Хвощинского и своими глазами увидеть жилище загадочной Лушки, и, может быть, там он всё почувствует и поймет…

Усадьба Хвощинского

И.А. Бунин и его рассказ «Грамматика любви», краткое содержание которого сейчас перед вами - это всего лишь поверхностное изложение сюжета великого произведения. Поэтому для того чтобы понять всю глубину описанной истории, нужно читать оригинал.

Перед Ивлевым открылся новый пейзаж: мелкая речка, дальше, на небольшом холме, виднелись ряды сена, а между ними - старые серебристые тополи. Вот и знаменитый дом, довольно-таки большой и, видимо, когда-то беленый… На крыльце стоял молодой человек. Он удивленно смотрел на приближающийся тарантас. Похоже, это был сын знаменитой Лушки. Ивлев поспешил объяснить свой приезд желанием купить книги из библиотеки покойного.

Его провели через весь дом, холодный и пустой, и подвели к низенькой двери. Молодой человек достал из кармана большой ключ, вставил его в ржавую и перед ними распахнулась дверь в маленькую каморку с двумя окнами. С одной стороны стояла голая железная кровать, а с другой - два шкафчика с книгами. Престранным было это «книжное собрание»: «Новейший сонник», «Размышления о таинствах мироздания», «Утренняя звезда и ночные демоны»… Но внимание Ивлева привлекло совсем иное - средняя полка. На ней стояла шкатулка и лежала одна только маленькая книжка, больше похожая на молитвослов. «Грамматика любви», краткое содержание (14 новелла) которой знакомит читателя с удивительным чувством любви, на этом не заканчивается.

Удивительные предметы

Открыв последнюю, Ивлев увидел простое ожерелье. Более чем когда-нибудь, его охватили трепет и непонятное волнение. Невозможно представить себе этот заношенный шнурок, эти дешевенькие голубые шарики на шее той, которой назначено было быть столь желанной и любимой… Вдоволь насмотревшись, он бережно вернул шкатулку на прежнее место и взялся за книжку. Это была маленькая, можно сказать, изящно оформленная, старая потрепанная книжка - «Грамматика любви, или Искусство любить и быть любимым»

Она делилась на множество глав: об уме, о красоте, о сердце, о размолвке и примирении… Каждая состояла из известных и тонких наблюдений знаменитых людей о жизни и любви. Некоторые из них были отмечены красными чернилами, а в конце, на чистой страничке «звучало» четверостишие самого Хвощинского.

Через полчаса Ивлев попрощался с юношей. Из всех книг он выбрал только одну - «Грамматика любви». Краткое содержание рассказа на этом эпизоде заканчивается.

Такая разная любовь

Как видно, сюжет новеллы довольно прост, и, возможно, при других обстоятельствах или под пером другого автора она превратилась бы в обычный «уездный анекдот». У И.А. Бунина же она приобретает иное звучание - возможна ли такая любовь, истинна ли она, или это всего лишь некая одержимость, сумасшествие. Автор не даёт однозначного ответа, ведь невозможно проникнуть внутрь человека, заглянуть ему в душу и прикоснуться к его чувствам и переживаниям. Сколько персонажей в рассказе, столько и мнений. Нельзя обвинить одного в предвзятости, а другого похвалить за объективность. Однако на примерах героев - покойного Хвощинского, Ивлева, молодой графини и даже возчика - малого лет восемнадцати - можно наблюдать своеобразную эволюцию души человека, а вместе с ней и разное понимание любви, и самую возможность, способность истинно любить.

Так, возчик, сын богатого мужика, тупой, но хозяйственный, грубо замечает, что Лушка утопилась, а помещик вовсе «не от ней», а от бедности. Он не видит никакой любви в этой истории, как, впрочем, и в любой другой. Молодая графиня, напротив, все разговоры сводила на любовь, при этом всё время смеясь и поправляя волосы. Она свято верила во вменяемость и здравость влюблённого Хвощинского - просто он «был не теперешним чета».

Маятник любви… Он всё время качается то в право, то влево. Отсутствие дара любви в молодом человеке - это одна сторона. Однако смещение маятника от положения равновесия в другую, противоположную сторону, не говорит о глубине и искренности чувств или о наличии высокой духовности в человеке. Да, молодая графиня верит в любовь, но в какую? История любви Хвощинского и Лушки - для неё это, скорее, красивая обложка очередного женского романа. Можно восхититься, умилиться, всплакнуть и посетовать, что нынче таких чувств не сыщешь, но вскоре позабыть и увлечься чем-то иным, не менее красочным.

Равновесие

Перед нами рассказ «Грамматика любви». Краткое содержание, анализ произведения на этом не заканчивается. Продолжаем…

Рано или поздно маятник замедляет движение и останавливается. Он покоится в положении равновесия. Это и есть истинная любовь. Именно к ней, после долгих исканий, сомнений и неожиданных прозрений, и приблизились Ивлев и покойный Хвощинский: «Есть бытие, но именем каким его назвать? Ни сон оно, ни бденье, - меж них оно, и в человеке им с безумием граничит разуменье...»

В образе горничной Лушки в рассказе «Грамматика любви» (краткое содержание по главам смотрите выше) автор хотел показать ту самую которая вошла навсегда в жизнь Хвощинского и Ивлева. Какая она была? Говорили, что «была собой совсем даже и нехороша», но вдруг неожиданно свалилась на голову помещика, потом также нежданно и скоропостижно умерла, будучи молодой, во цвете лет, и всё пошло прахом… Но прахом ли? Нет, и ещё раз нет. Эта любовь, пусть до конца и непонятная, странная, «загадочная в своём обаянии», превратила в настоящее «житие» жизнь одного человека, которой пристало быть самой заурядной.

Похожая на молитвенник книжечка «Грамматика любви», содержание которой восторгает и удивляет; простое ожерелье Лушки, вызывающее чувство сродни тому, что человек испытывает при взгляде на реликвии святых… Для тех, кто не противится любви, кто впускает её в свою жизнь, всё обыденное превращается в священное, а трагическое рассматривается не как некая обречённость, а как высший духовный смысл жизни. Хвощинский, делая свои собственные пометки и записи в книжке, писал свою «грамматику любви». Ивлев, задорого купив только этот потрепанный «молитвенник», принял этот бесценный дар, чтобы в итоге вывести свои «законы», написать свои правила, и «внукам, правнукам покажут сию Грамматику Любви».

Однажды в начале июня некто Ивлев ехал в дальний край своего уезда. Сначала поездка была приятной: шел теплый день, впереди простиралась хорошо накатанная дорога. Но вскоре погода поскучнела, небо затянулось тучами, и, когда перед Ивлевым показалась деревня, он решил заехать к графу. Пахавший возле деревни старик сказал, что графа нет дома, у себя только молодая графиня, но Ивлев всё же заехал.

На графине был розовый капот, ее напудренная грудь была открыта; она курила, то и дело поправляла волосы, обнажая при этом свои круглые и тугие руки до плеч.

Все разговоры графиня сводила к любви и, как бы между прочим, рассказала о помещике Хвощинском, своем соседе, умершем нынешней зимой и, как ещё с детства было известно Ивлеву, всю жизнь влюбленном в свою горничную Лушку, ещё в ранней молодости ушедшую из этого мира.

Ивлев отправился дальше, дождь тем временем разошелся по-настоящему. Ивлев думал о том, что Хвощинский умер, и надо обязательно заехать, чтобы взглянуть на святилище таинственной Лушки, уже опустевшее… Каким человеком был Хвощинский? Был ли он сумасшедшим? Или это была ошеломленная душа?» Старики-помещики рассказывали, что Хвощинский слыл некогда в уезде редким умницей.

И вдруг появилась Лушка - и пошло все прахом: помещик закрылся в комнате Лушки, где она жила и умерла, и просидел на её кровати более двадцати лет …

Смеркалось, дождь стал успокаиваться, за лесом показалось поместье Хвощинское. Герой смотрел на приближающуюся усадьбу, и ему казалось, что Лушка жила и умерла не два десятка лет назад, а скорее в незапамятные времена.

Фасад поместья выглядел скучно: маленькие окна, мрачные крыльца, толстые стены. На одном из крылец стоял молодой человек, одетый в гимназическую блузу, с красивыми глазами, черный, и очень миловидный, хоть и в веснушках.

Ивлев оправдывает свой приезд тем, что желает посмотреть и, возможно, приобрести библиотеку покойного барина. На щеках молодого человека появился густой румянец. Ивлев понял, что перед ним сын Лушки. Молодой человек повёл героя в дом.

На вопросы Ивлева молодой Хвощинский отвечал односложно и поспешно, видимо, от застенчивости, к которой примешивалась жадность: он был очень рад возможности продать книги дорого. Вместе с молодым человеком через устланные соломой полутемные сени Ивлев вошел в большую и мрачную, оклеенную газетами переднюю. После прошли в холодный зал, который занимал почти полдома. На темном древнем образе в божнице, в серебряной ризе находились венчальные свечи. Молодой человек смущенно пробормотал, что батюшка купил свечи после смерти Лушки и даже всегда носил обручальное кольцо. На полу залы валялись сухие пчелы, как и в пустой гостиной. Далее Ивлев попал в сумрачную комнату с лежаком, с трудом молодой человек отпер низкую дверь, и взору Ивлева предстала каморка с двумя окнами; возле одной стены располагалась голая койка, напротив находилась библиотека, представлявшая собой два книжных шкафчика.

Эту библиотеку составляли очень странные книги: «Утренняя звезда и ночные демоны», «Заклятое урочище», «Размышления о таинствах мироздания», «Новейший сонник», «Чудесное путешествие в волшебный край». Душа затворника была далека от реального мира. Но вот лиловые облака расступились, из-за них выглянуло солнце и осветило этот несчастный приют любви, превративший жизнь человека, которая могла бы быть обыденной, в экстатическое житие. Но в жизни этого человека появилась загадочная Лушка, и все изменилось.

Тут Ивлев заметил на средней полке очень маленькую книжечку, похожую на молитвенник, и потемневшую шкатулку, в которой лежало ожерелье, принадлежавшее покойной Лушке. Это была дешевая снизка голубых шариков. Ивлевым овладело глубокое волнение, его сердце забилось от мысли, что это ожерелье лежало на шее некогда горячо любимой кем-то женщины. Ивлев поставил шкатулку и взял книжечку. Это была «Грамматика любви, или Искусство любить и быть взаимно любимым», почти столетнего издания. Молодой человек отметил, что эту книжку он не продает, потому что она очень дорогая. Ивлеву стало неловко, но он начал перелистывать «Грамматику». Книга делилась на отдельные главы: «О сердце», «О красоте», «О знаках любовных», «Об уме» и др. В каждой главе присутствовали коротенькие и изящные сентенции, рядом с некоторыми из них пером были сделаны пометки. Ивлев читал о том, что любовь - не просто эпизод в жизни. Женщина владычествует над идеальной мечтой и потому достойна обожания. Первая ступень принадлежит женщине милой, вторая - женщине прекрасной. Именно милая женщина становится владычицей сердца: перед тем, как мы создадим о ней мнение, наше сердце становится невольником вечной любви. Далее в книге приводилось «изъяснение языка цветов», а на полях тоже были сделаны пометки. В самом конце, на чистой страничке мелким бисерным почерком было написано четверостишие. Сын барина пояснил: «Это они сами сочинили…»

Спустя полчаса Ивлев простился с молодым человеком. Из всех книг герой купил только маленькую книжечку, дорого за нее заплатив. По пути обратно кучер рассказывал о молодом Хвощинском, о том, что тот живет с женой дьякона, однако Ивлев его не слушал, думая о Лушке и о её ожерелье, повергшее его в смятенные чувства, напомнившие ему те, которые он испытал некогда в небольшом итальянском городке, взглянув на реликвии одной святой. Ивлев подумал о том, что эта женщина вошла в его жизнь навсегда. Он вынул из кармана «Грамматику любви», открыл последнюю страницу и медленно перечитал стихи, выведенные пером.

Иван Александрович Бунин внес огромный вклад в русскую литературу, хотя и после революции был вынужден жить заграницей. Излюбленной темой Бунина была - тема любви. Первый рассказ, посвященный этой теме, стал "Грамматика любви".

Название (с греческого языка) означает "умение читать и писать". Под этой фразой прячется оксюморон - совмещается несовместимое. Но также прячется и вопрос, который задает сам Бунин: можно ли научиться любви?

В рассказе все описывается простым языком. Ивлеев каким-то образом находит усадьбу, которую разорили. Хвощинский - хозяин этой усадьбы- умер. Люди его считают чудаком. Он имел хорошее место, репутацию, но влюбился в Лушку, но не мог жениться на ней из-за социального положения. У них рождается, а жена Ховащинского умирает, так рассказывают их соседи и жители. Хвощинский же редко выходит из дома, читает книги в бывшей комнате жены. Ивлеев наведывается к сыну, чтобы узнать тайну. Осматривает комнату, книги, так он находит книгу с названием "Грамматика любви, или Искусство любить и быть взаимно любимым".

Ивлеев, когда нашел книгу, то понимает, что "Грамматика любви" является молитвенником. Он покупает книгу за высокую цену. История Хвощинского стала примером, частью жизни Ивлеева.

Бунин в своем произведении показывает, что любовь - самое ценное в жизни. Такая любовь высока, значима. Как и в других произведениях Бунина, любовь не длится, вечна, она мимолетна, но хранится в сердце.

Для Хвощинского любовь стала смыслом жизни, он впускает в свою жизнь это светлое чувство. Именно поэтому его жизнь стала счастливее, священнее, более радостна. В книге, которую нашел Ивлеев, были записи хозяина, его история и грамматика любви. Тем самым, автор показывает, что Хвощинский приобретает духовный смысл жизни

Вариант 2

Иван Алексеевич Бунин является выдающимся писателем, которого волновала тема любви. Множество произведений он посвятил именно вопросам о том: что же значит это возвышенное чувство? Какова его продолжительность? И мысли творца излились в новеллу под названием «Грамматика любви».

Эта книга повествует о герое Ивлеве, который ненароком оказывается в разорившейся усадьбе одного хозяина, что покинул сей мир. Сын владельца дома продает все те вещи, что принадлежали когда-то отцу Хвощинскому и его возлюбленной Лушки. Хозяин «всю жизнь был помешан на любви к ней», но, так как он был дворянином, ему не полагалось брать в жены крепостную. И сын получился внебрачный.

После появления на свет чудесного малыша, мать его утопилась, а Хвощинский, закрывшись от всего мира, засел в комнате, где привил пристрастие к литературе. Чтобы забыться от тягостного горя, заглушить чувство вины перед возлюбленной, персонаж купил венчальные свечи, до конца жизни не расставался с обручальным кольцом. Так сильно любовь запала в его сердце, что он осознал, как больно терять близкого тебе человека. Бунин показывает, что в жизни есть место любви, оно обязательно должно быть, иначе люди проживут свои жизни зря, попросту бесполезно.

Главный герой при посещении необычного места замечает на полке маленькую книгу, именуемую «Грамматикой любви», которую сын помещика готов продать за большую сумму денежных средств, несмотря на то, что это творение было очень дорогим и ценным для возлюбленных. Они клали книгу под подушку, постоянно обращались к ней.

Тем самым, писатель говорит о том, что «любовь не есть простая эпизода в нашей жизни», ибо это прекрасное чувство мимолетно, быстротечно. Любовь имеет печальное свойство заканчиваться. Она в итоге имеет трагичный конец, но это не повод не влюбляться, не открывать для себя теплое чувство. Любовь – это восхитительно, ибо минуты, проведенные с дорогим тебе человеком, бесценны. Чудесный мир, который вы, пускай на мгновение, создаете вокруг себя, дарит свет, надежду, приятные воспоминания. Ради всего этого стоит просыпаться каждый день. «Надо жить, надо любить, надо верить», - как говорил Л.Н.Толстой. Пусть чувство не бесконечно длиться, пускай оно в итоге приносит боль, страдание, но важно то, что с этим надо столкнуться, испытать на себе, попробовать вкусить жизнь! Потому Бунин, несмотря на трагичный конец, считает, что любовь и есть смысл жизни, благодаря которому мир становится интереснее и прекраснее!

Несколько интересных сочинений

Наташа Ростова – самая эмоциональная, открытая и искренняя героиня романа «Война и мир». Именно в описании Л. Н. Толстым ее первого бала раскрывается ее характер. Сидя в карете, ехавшей на бал, Наташа очень волновалась,

• Образ и характеристика Сони В дурном обществе Короленко сочинение

  Повесть «В дурном обществе» показывает читателю сложные детские судьбы, на которые взрослые не всегда обращают внимания. Короленко в своей повести заставляет читателя вспомнить

Если бы была возможность выбирать себе жилье самостоятельно, следует остановиться на просторном доме. В нем обязательно должна быть большая гостиная, чтобы вся семья могла собраться и поговорить хотя бы раз в неделю

• Сочинение Печорин и Грушницкий. Их отношения в романе Герой нашего времени

  Лермонтов написал произведение «Герой нашего времени», которое в скором времени стало очень известным. Этот роман может трактоваться совершенно по-разному. Он также воспринимается по-своему ля всех читателей

• Сочинения о природе

  В разделе собраны сочинение о природе

Некто Ивлев ехал однажды в начале июня в дальний край своего уезда. Тарантас с кривым пыльным верхом дал ему шурин, в имении которого он проводил лето. Тройку лошадей, мелких, но справных, с густыми сбитыми гривами, нанял он на деревне, у богатого мужика. Правил ими сын этого мужика, малый лет восемнадцати, тупой, хозяйственный. Он все о чем-то недовольно думал, был как будто чем-то обижен, не понимал шуток. И, убедившись, что с ним не разговоришься, Ивлев отдался той спокойной и бесцельной наблюдательности, которая так идет к ладу копыт и громыханию бубенчиков. Ехать сначала было приятно: теплый, тусклый день, хорошо накатанная дорога, в полях множество цветов и жаворонков; с хлебов, с невысоких сизых ржей, простиравшихся на сколько глаз хватит, дул сладкий ветерок, нес по их косякам цветочную пыль, местами дымил ею, и вдали от нее было даже туманно. Малый, в новом картузе и неуклюжем люстриновом пиджаке, сидел прямо; то, что лошади были всецело вверены ему и что он был наряжен, делало его особенно серьезным. А лошади кашляли и не спеша бежали, валек левой пристяжки порою скреб по колесу, порою натягивался, и все время мелькала под ним белой сталью стертая подкова. — К графу будем заезжать? — спросил малый, не оборачиваясь, когда впереди показалась деревня, замыкавшая горизонт своими лозинами и садом. — А зачем? — сказал Ивлев. Малый помолчал и, сбив кнутом прилипшего к лошади крупного овода, сумрачно ответил: — Да чай пить... — Не чай у тебя в голове, — сказал Ивлев, — Все лошадей жалеешь. — Лошадь езды не боится, она корму боится, — ответил малый наставительно. Ивлев поглядел кругом: погода поскучнела, со всех сторон натянуло линючих туч и уже накрапывало — эти скромные деньки всегда оканчиваются окладными дождями... Старик, пахавший возле деревни, сказал, что дома одна молодая графиня, но все-таки заехали. Малый натянул на плечи армяк и, довольный тем, что лошади отдыхают, спокойно мок под дождем на козлах тарантаса, остановившегося среди грязного двора, возле каменного корыта, вросшего в землю, истыканную копытами скота. Он оглядывал свои сапоги, поправлял кнутовищем шлею на кореннике; а Ивлев сидел в темнеющей от дождя гостиной, болтал с графиней и ждал чая; уже пахло горящей лучиной, густо плыл мимо открытых окон зеленый дым самовара, который босая девка набивала на крыльце пуками ярко пылающих кумачным огнем щепок, обливая их керосином. Графиня была в широком розовом капоте, с открытой напудренной грудью; она курила, глубоко затягиваясь, часто поправляла волосы, до плечей обнажая свои тугие и круглые руки; затягиваясь и смеясь, она все сводила разговоры на любовь и между прочим рассказывала про своего близкого соседа, помещика Хвощинского, который, как знал Ивлев еще с детства, всю жизнь был помешан на любви к своей горничной Лушке, умершей в ранней молодости. «Ах, эта легендарная Лушка! — заметил Ивлев шутливо, слегка конфузясь своего признания. — Оттого, что этот чудак обоготворил ее, всю жизнь посвятил сумасшедшим мечтам о ней, я в молодости был почти влюблен в нее, воображал, думая о ней, бог знает что, хотя она, говорят, совсем нехороша была собой». — «Да? — сказала графиня, не слушая. — Он умер нынешней зимой. И Писарев, единственный, кого он иногда допускал к себе по старой дружбе, утверждает, что во всем остальном он нисколько не был помешан, и я вполне верю этому — просто он был не теперешним чета...» Наконец босая девка с необыкновенной осторожностью подала на старом серебряном подносе стакан крепкого сивого чая из прудовки и корзиночку с печеньем, засиженным мухами. Когда поехали дальше, дождь разошелся уже по-настоящему. Пришлось поднять верх, закрыться каляным, ссохшимся фартуком, сидеть согнувшись. Громыхали глухарями лошади, по их темным и блестящим ляжкам бежали струйки, под колесами шуршали травы какого-то рубежа среди хлебов, где малый поехал в надежде сократить путь, под верхом собирался теплый ржаной дух, мешавшийся с запахом старого тарантаса... «Так вот оно что, Хвощинский умер, — думал Ивлев. — Надо непременно заехать, хоть взглянуть на это опустевшее святилище таинственной Лушки... Но что за человек был этот Хвощинский? Сумасшедший или просто какая-то ошеломленная, вся на одном сосредоточенная душа?» По рассказам стариков-помещиков, сверстников Хвощинского, он когда-то слыл в уезде за редкого умницу. И вдруг свалилась на него эта любовь, эта Лушка, потом неожиданная смерть ее, — и все пошло прахом: он затворился в доме, в той комнате, где жила и умерла Лушка, и больше двадцати лет просидел на ее кровати — не только никуда не выезжал, а даже у себя в усадьбе не показывался никому, насквозь просидел матрац на Лушкиной кровати и Лушкиному влиянию приписывал буквально все, что совершалось в мире: гроза заходит — это Лушка насылает грозу, объявлена война — значит, так Лушка решила, неурожай случился — не угодили мужики Лушке... — Ты на Хвощинское, что ли, едешь? — крикнул Ивлев, высовываясь под дождь. — На Хвощинское, — невнятно отозвался сквозь шум дождя малый, с обвисшего картуза которого текла вода. — На Писарев верх... Такого пути Ивлев не знал. Места становились все беднее и глуше. Кончился рубеж, лошади пошли шагом и спустили покосившийся тарантас размытой колдобиной под горку; в какие-то еще не кошенные луга, зеленые скаты которых грустно выделялись на низких тучах. Потом дорога, то пропадая, то возобновляясь, стала переходить с одного бока на другой по днищам оврагов, по буеракам в ольховых кустах и верболозах... Была чья-то маленькая пасека, несколько колодок, стоявших на скате в высокой траве, краснеющей земляникой... Объехали какую-то старую плотину, потонувшую в крапиве, и давно высохший пруд — глубокую яругу, заросшую бурьяном выше человеческого роста... Пара черных куличков с плачем метнулась из них в дождливое небо... а на плотине, среди крапивы, мелкими бледно-розовыми цветочками цвел большой старый куст, то милое деревцо, которое зовут «божьим деревом», — и вдруг Ивлев вспомнил места, вспомнил, что не раз ездил тут в молодости верхом... — Говорят, она тут утопилась-то, — неожиданно сказал малый. — Ты про любовницу Хвощинского, что ли? — спросил Ивлев. — Это неправда, она и не думала топиться. — Нет, утопилась, — сказал малый. — Ну, только думается, он скорей всего от бедности от своей сшел с ума, а не от ней... И, помолчав, грубо прибавил: — А нам опять надо заезжать... в это, в Хвощино-то... Ишь как лошади-то уморились! — Сделай милость, — сказал Ивлев. На бугре, куда вела оловянная от дождевой воды дорога, на месте сведенного леса, среди мокрой, гниющей щепы и листвы, среди пней и молодой осиновой поросли, горько и свежо пахнущей, одиноко стояла изба. Ни души не было кругом, — только овсянки, сидя под дождем на высоких цветах, звенели на весь редкий лес, поднимавшийся за избою, но, когда тройка, шлепая по грязи, поравнялась с ее порогом, откуда-то вырвалась целая орава громадных собак, черных, шоколадных, дымчатых, и с яростным лаем закипела вокруг лошадей, взвиваясь к самым их мордам, на лету перевертываясь и прядая даже под верх тарантаса. В то же время и столь же неожиданно небо над тарантасом раскололось от оглушительного удара грома, малый с остервенением кинулся драть собак кнутом, и лошади вскачь понесли среди замелькавших перед глазами осиновых стволов... За лесом уже видно было Хвощинское. Собаки отстали и сразу смолкли, деловито побежали назад, лес расступился, и впереди опять открылись поля. Вечерело, и тучи не то расходились, не то заходили теперь с трех сторон: слева — почти черная, с голубыми просветами, справа — седая, грохочущая непрерывным громом, а с запада, из-за хвощинской усадьбы, из-за косогоров над речной долиной, — мутно-синяя, в пыльных полосах дождя, сквозь которые розовели горы дальних облаков. Но над тарантасом дождь редел, и, приподнявшись, Ивлев, весь закиданный грязью, с удовольствием завалил назад отяжелевший верх и свободно вздохнул пахучей сыростью поля. Он глядел на приближающуюся усадьбу, видел наконец то, о чем слышал так много, но по-прежнему казалось, что жила и умерла Лушка не двадцать лет тому назад, а чуть ли не во времена незапамятные. По долине терялся в куге след мелкой речки, над ней летала белая рыбалка. Дальше, на полугоре, лежали ряды сена, потемневшие от дождя; среди них, далеко друг от друга, раскидывались старые серебристые тополи. Дом, довольно большой, когда-то беленый, с блестящей мокрой крышей, стоял на совершенно голом месте. Не было кругом ни сада, ни построек, только два кирпичных столба на месте ворот да лопухи по канавам. Когда лошади вброд перешли речку и поднялись на гору, какая-то женщина в летнем мужском пальто, с обвисшими карманами, гнала по лопухам индюшек. Фасад дома был необыкновенно скучен: окон в нем было мало, и все они были невелики, сидели в толстых стенах. Зато огромны были мрачные крыльца. С одного из них удивленно глядел на подъезжающих молодой человек в серой гимназической блузе, подпоясанной широким ремнем, черный, с красивыми глазами и очень миловидный, хотя лицо его было бледно и от веснушек пестро, как птичье яйцо. Нужно было чем-нибудь объяснить свой заезд. Поднявшись на крыльцо и назвав себя, Ивлев сказал, что хочет посмотреть и, может быть, купить библиотеку, которая, как говорила графиня, осталась от покойного, и молодой человек, густо покраснев, тотчас повел его в дом. «Так вот это и есть сын знаменитой Лушки!» — подумал Ивлев, окидывая глазами все, что было на пути, и часто оглядываясь и говоря что попало, лишь бы лишний раз взглянуть на хозяина, который казался слишком моложав для своих лет. Тот отвечал поспешно, но односложно, путался, видимо, и от застенчивости, и от жадности; что он страшно обрадовался возможности продать книги и вообразил, что сбудет их недешево, сказалось в первых же его словах, в той неловкой торопливости, с которой он заявил, что таких книг, как у него, ни за какие деньги нельзя достать. Через полутемные сени, где была настлана красная от сырости солома, он ввел Ивлева в большую переднюю. — Тут вот и жил ваш батюшка? — спросил Ивлев, входя и снимая шляпу. — Да, да, тут, — поспешил ответить молодой человек. — То есть, конечно, не тут... они ведь больше всего в спальне сидели... но, конечно, и тут бывали... — Да, я знаю, он ведь был болен, — сказал Ивлев. Молодой человек вспыхнул. — То есть чем болен? — сказал он, и в голосе его послышались более мужественные ноты. — Это всё сплетни, они умственно нисколько не были больны... Они только все читали и никуда не выходили, вот и всё... Да нет, вы, пожалуйста, не снимайте картуз, тут холодно, мы ведь не живем в этой половине... Правда, в доме было гораздо холоднее, чем на воздухе. В неприветливой передней, оклеенной газетами, на подоконнике печального от туч окна стояла лубяная перепелиная клетка. По полу сам собою прыгал серый мешочек. Наклонившись, молодой человек поймал его и положил на лавку, и Ивлев понял, что в мешочке сидит перепел; затем вошли в зал. Эта комната, окнами на запад и на север, занимала чуть ли не половину всего дома. В одно окно, на золоте расчищающейся за тучами зари, видна была столетняя, вся черная плакучая береза. Передний угол весь был занят божницей без стекол, уставленной и увешанной образами; среди них выделялся и величиной и древностью образ в серебряной ризе, и на нем, желтея воском, как мертвым телом, лежали венчальные свечи в бледно-зеленых бантах. — Простите, пожалуйста, — начал было Ивлев, превозмогая стыд, — разве ваш батюшка... — Нет, это так, — пробормотал молодой человек, мгновенно поняв его. — Они уже после ее смерти купили эти свечи... и даже обручальное кольцо всегда носили... Мебель в зале была топорная. Зато в простенках стояли прекрасные горки, полные чайной посудой и узкими, высокими бокалами в золотых ободках. А пол весь был устлан сухими пчелами, которые щелкали под ногами. Пчелами была усыпана и гостиная, совершенно пустая. Пройдя ее и еще какую-то сумрачную комнату с лежанкой, молодой человек остановился возле низенькой двери и вынул из кармана брюк большой ключ. С трудом повернув его в ржавой замочной скважине, он распахнул дверь, что-то пробормотал, — и Ивлев увидел каморку в два окна; у одной стены ее стояла железная голая койка, у другой — два книжных шкапчика из карельской березы. — Это и есть библиотека? — спросил Ивлев, подходя к одному из них. И молодой человек, поспешив ответить утвердительно, помог ему растворить шкапчик и жадно стал следить за его руками. Престранные книги составляли эту библиотеку! Раскрывал Ивлев толстые переплеты, отворачивал шершавую серую страницу и читал: «Заклятое урочище»... «Утренняя звезда и ночные демоны»... «Размышления о таинствах мироздания»... «Чудесное путешествие в волшебный край»... «Новейший сонник»... А руки все-таки слегка дрожали. Так вот чем питалась та одинокая душа, что навсегда затворилась от мира в этой каморке и еще так недавно ушла из нее... Но, может быть, она, эта душа, и впрямь не совсем была безумна? «Есть бытие, — вспомнил Ивлев стихи Баратынского, — есть бытие, но именем каким его назвать? Ни сон оно, ни бденье, — меж них оно, и в человеке им с безумием граничит разуменье...» Расчистило на западе, золото глядело оттуда из-за красивых лиловатых облаков и странно озаряло этот бедный приют любви, любви непонятной, в какое-то экстатическое житие превратившей целую человеческую жизнь, которой, может, надлежало быть самой обыденной жизнью, не случись какой-то загадочной в своем обаянии Лушки... Взяв из-под койки скамеечку, Ивлев сел перед шкапом и вынул папиросы, незаметно оглядывая и запоминая комнату. — Вы курите? — спросил он молодого человека, стоявшего над ним. Тот опять покраснел. — Курю, — пробормотал он и попытался улыбнуться. — То есть не то что курю, скорее балуюсь... А, впрочем, позвольте, очень благодарен вам... И, неловко взяв папиросу, закурил дрожащими руками, отошел к подоконнику и сел на него, загораживая желтый свет зари. — А это что? — спросил Ивлев, наклоняясь к средней полке, на которой лежала только одна очень маленькая книжечка, похожая на молитвенник, и стояла шкатулка, углы которой были обделаны в серебро, потемневшее от времени. — Это так... В этой шкатулке ожерелье покойной матушки, — запнувшись, но стараясь говорить небрежно, ответил молодой человек. — Можно взглянуть? — Пожалуйста... хотя оно ведь очень простое... вам не может быть интересно... И, открыв шкатулку, Ивлев увидел заношенный шнурок, снизку дешевеньких голубых шариков, похожих на каменные. И такое волнение овладело им при взгляде на эти шарики, некогда лежавшие на шее той, которой суждено было быть столь любимой и чей смутный образ уже не мог не быть прекрасным, что зарябило в глазах от сердцебиения. Насмотревшись, Ивлев осторожно поставил шкатулку на место; потом взялся за книжечку. Это была крохотная, прелестно изданная почти сто лет тому назад «Грамматика любви, или Искусство любить и быть взаимно любимым». — Эту книжку я, к сожалению, не могу продать, — с трудом проговорил молодой человек. — Она очень дорогая... они даже под подушку ее себе клали... — Но, может быть, вы позволите хоть посмотреть ее? — сказал Ивлев. — Пожалуйста, — прошептал молодой человек. И, превозмогая неловкость, смутно томясь его пристальным взглядом, Ивлев стал медленно перелистывать «Грамматику любви». Она вся делилась на маленькие главы: «О красоте, о сердце, об уме, о знаках любовных, о нападении и защищении, о размолвке и примирении, о любви платонической»... Каждая глава состояла из коротеньких, изящных, порою очень тонких сентенций, и некоторые из них были деликатно отмечены пером, красными чернилами. «Любовь не есть простая эпизода в нашей жизни, — читал Ивлев. — Разум наш противоречит сердцу и не убеждает оного. — Женщины никогда не бывают так сильны, как когда они вооружаются слабостью. — Женщину мы обожаем за то, что она владычествует над нашей мечтой идеальной. — Тщеславие выбирает, истинная любовь не выбирает. — Женщина прекрасная должна занимать вторую ступень; первая принадлежит женщине милой. Сия-то делается владычицей нашего сердца: прежде нежели мы отдадим о ней отчет сами себе, сердце наше делается невольником любви навеки...» Затем шло «изъяснение языка цветов», и опять кое-что было отмечено: «Дикий мак — печаль. Вереск-лед — твоя прелесть запечатлена в моем сердце. Могильница — сладостные воспоминания. Печальный гераний — меланхолия. Полынь — вечная горесть»... А на чистой страничке в самом конце было мелко, бисерно написано теми же красными чернилами четверостишие. Молодой человек вытянул шею, заглядывая в «Грамматику любви», и сказал с деланной усмешкой: — Это они сами сочинили... Через полчаса Ивлев с облегчением простился с ним. Из всех книг он за дорогую цену купил только эту книжечку. Мутно-золотая заря блекла в облаках за полями, отсвечивала в лужах, мокро и зелено было в полях. Малый не спешил, но Ивлев не понукал его. Малый рассказывал, что та женщина, которая давеча гнала по лопухам индюшек, — жена дьякона, что молодой Хвощинский живет с нею. Ивлев не слушал. Он все думал о Лушке, о ее ожерелье, которое оставило в нем чувство сложное, похожее на то, какое испытал он когда-то в одном итальянском городке при взгляде на реликвии одной святой. «Вошла она навсегда в мою жизнь!» — подумал он. И, вынув из кармана «Грамматику любви», медленно перечитал при свете зари стихи, написанные на ее последней странице.