Я не поэт. Тот сборник моих стихов, который добрый дядя нашел в Интернете и издал в Новгородском издательстве, считаю курьезом. Стихи всегда были для меня лишь расходным материалом, тренингом и экспериментом. Но кое-что о различиях прозы и поэзии рассказать могу. К тому же эти два направления художественного слова довольно близки по многим признакам. И главный, основной признак, который роднит прозу, поэзию и даже живопись – это художественный образ. И раз речь идет об образах, то постараюсь образами все и показать.

Перед вами две картины. Одна – эпическое полотно, которое вы сто раз видели – «Последний день Помпеи» Карла Брюллова. Вторая, которую вы видели не реже, «Герника» Пабло Пикассо. Вы можете сколько угодно рассматривать подробности первого полотна, его детали, но вам никогда не уйти от того, что изначально, вы видите его целиком, как совершенно законченное произведение, Все детали которого работают на единое целое. Это целое и является общим образом, в который логично входят все другие образы, каждый из которых играет свою роль. Давайте представим это схематически, как полый внутри шар, наполненный более мелкими шариками. Если его потрясти, то только тогда большой шар будет издавать звук. Без маленьких – он немой, а значит напрямую зависит от их существования. Это – проза.

Второе полотно. Бесполезно рассматривать его детально, оно существует в пространстве только единым образом, там нет более мелких образов, отвлекающих на себя. Вы воспринимаете полотно либо полностью, либо никак. Именно поэтому картина Пикассо часто вызывает отторжение. Но, глядя на всю картину сразу и целиком, вы прекрасно видите авторский замысел, несмотря на то, что изображенная действительность мало похожа на реальную жизнь. Отчего так получается? Во втором случае, картина отодвигает ваше логическое восприятие на задний план и включает совсем другое полушарие, ориентированное не на привычные вполне земные вещи или даже цифры, а на символы. Это второй шарик. Но он – цельный. У него есть только общий художественный образ, которому не нужны образы вспомогательные. В помощь же в этом втором случае идут другие вещи – цветовая гамма, формы, симметрия или асимметрия. Этот образ самодостаточен в своем проявлении, но имеет только один план – общий. Это - поэзия.

Общий художественный образ прозаического и поэтического произведения – одинаков. В основе и того и другого существует не только авторская переработка окружающего мира, но и идея, которая, как известно, является изначальным посылом для создания произведения. Добавлю, что каждый из этих шаров должен быть идеальным и, имея на своей поверхности вмятины или трещины превратит ваше произведение в лучшем случае в набор слов, а в худшем, извините, в мазню.

Любое произведение должно быть «сделано руками», оно должно быть идеальным по всей своей поверхности. В прозе этим очень часто пренебрегают. Потому что сложно, потому что нужно уметь идти от частного к общему – из куска глины вылепить амфору. Довести каждого героя со всеми его действиями, диалогами, монологами до общего символизма всего произведения и придать ему форму. В прозе легко забалтываются огрехи, неряшливость, безыдейность. Все можно задавить объемом, а там – что вышло, то и вышло. Кривобокий кувшин или треугольник вместо шара – а плевать. Читатель идиот, не заметит. Конечно, не заметит. Но зато почувствует, прочитав текст, что его обманули и забудет его сразу же. А вот роман с идеальным общим образом читатель запомнит, может быть даже, на всю жизнь. И страстно будет жаждать продолжения, и перечитывать текст в поисках чего-то, что он упустил.

В поэзии, все по-другому. Там нельзя спрятаться за образами природы, героев, экшеном. Отвлечь внимание и заморочить голову. Поэзия воспринимается другим полушарием, и ее общий образ создается символами, звукописью, ритмом и интонацией. Поэтому и «зарифмованная проза» поэзией не является, если в ней нет всего вышеперечисленного.

Бывает, что вы читаете стихи известного поэта, скажем Твардовского, и говорите – так вот же она проза, зарифмованная, а как написано. Да, написано хорошо, потому что в ней кроме экшена, опять же, присутствуют символы, звукопись и прочее. А вот Асадовым наслаждаться невозможно, потому что это и вправду проза, в которой все остальные признаки поэзии заменены назиданием.

И добавлю на сладкое. Поэзия – участь молодых. И, действительно, нужно обладать литературным слухом, чтобы ее создавать, то есть – это врожденное. Соответственно, и проза, которую начинают писать многие поэты по мере взросления, чаще всего полноценна. Еще хочу сказать, что читатель часто тоже обладает литературным слухом, но сам при этом может и не писать. Ведь хороший слух - это еще не признак писательского таланта, хотя и огромная доля успеха. Но ведь и не каждый, обладающий хорошим музыкальным слухом, становится композитором. Гораздо хуже, когда слепые начинают писать маслом, а глухонемые сочинять стихи.

Поэзия и проза

Поэзия и проза

ПОЭЗИЯ и ПРОЗА - соотносительные понятия, употребляемые в смысле стихов и прозы, т. е. стихотворных и нестихотворных произведений художественной литературы, или в смысле противопоставления художественной литературы вообще (поэзия) литературе научной, публицистической, в основном стоящей вне искусства (проза).
Слово «поэзия» происходит от греч. poieo = творить, создавать, строить, созидать; poiesis (поэзия) = создание, творение, произведение. В применении к словесным произведениям этот первоначальный смысл слова подчеркивает момент творческий, созидательный, момент словесной обработанности, искусности. Отсюда термином «поэзия» следовало бы назвать произведения искусства. Так оно и стало в дальнейшем, когда слово «поэзия» получило более широкое значение художественной словесности вообще. Это широкое значение совпадает с буквальным, этимологическим смыслом слова, и поэтому следовало бы считать первоначальное понимание поэзии как стихотворных произведений слишком узким. Однако значение слов исторически своеобразно и исторически изменчиво. Древние греки классической эпохи понимали под словом «поэзия» преимущественно именно стихотворные произведения; поэтому они называли человека, который сочинял стихи, поэтом. С понятием художественного творчества в слове у них неразрывно соединялось представление о ритмически организованной речи, о произведении, обладающем соразмерной длительностью своих элементов. В дальнейшем греки выдвинули понятие стиха (stixos = первоначально ряд, строй, затем строчка, стих), противополагая ему речь, ритмически неорганизованную. Древние римляне, наследники и продолжатели греческой культуры, стали потом называть ее прозой.
Слово «проза» происходит от латинского прилагательного «prosus» = вольный, свободный, движущийся прямо (от prorsus = прямо, вперед). У Квинтелиана встречается выражение «oratio prosa», у Сенеки - просто «prosa» для обозначения речи свободной, не связанной ритмическими повторениями. В противоположность прозе римляне называли стихами - versus - речь, которая распадалась на соизмеримые интонационные ряды, к-рая интонационно как бы возвращалась к исходному моменту (versus = первонач. оборот, обращение, затем - ряд, строчка, стих), от глагола vertere - вертеть, вращать; отсюда в дальнейшем франц. le vers - стих, польское - вирш, слово, употребительное и у нас в XVII-XVIII вв. Но интонационной свободной необратимостью отличались не только художественные произведения, не распадающиеся на стихи, но и произведения ораторские, политические, затем научные. В сознании древних римлян еще только возникало ясное разграничение поэзии и риторики, публицистики. Отсюда термин «проза» и получил в дальнейшем более широкое значение всякой ритмически неорганизованной литературы, а в сопоставлении с термином «поэзия», в более позднем и тоже широком его смысле, - значение литературы нехудожественной, не входящей в состав искусства. В то же время сохранилось и первоначальное узкое значение этих терминов, которое придавалось им в древнем греко-римском культурном мире.
Возникновение у древних греков узкого понятия поэзии как ритмического словесного искусства было не случайным и не произвольным, а исторически обусловленным. Оно определялось той стадией развития художественной словесности (поэзии), на к-рой последняя находилась в древнегреческую историческую эпоху. В те времена поэзия хотя и давно уже вышла из своей первоначальной непосредственной связи с трудовыми процессами, с другими искусствами и другими идеологиями, но все же сохраняла в себе остатки и пережитки этой связи. В эпоху первобытного синкретизма художественное слово возникало на основе производственных действий и движений и развивалось в тесном единстве с музыкой и пляской. Поэтическое произведение возникало непосредственно в процессе первобытных трудовых отправлений и исполнялось затем в обрядовом, песенно-плясовом действии первобытного племени по поводу тех или иных событий экономической жизни (охота, война, жатва, весенний выпуск стада и т. д.). Это трудовое или обрядовое действие было обыкновенно приподнято, выразительно, эмоционально насыщено и по самой своей сущности - ритмично; оно сопровождалось восклицаниями, криками, ритмическими телодвижениями. Отсюда и словесная ткань песни обладала неизбежно ритмической соразмерностью. В своем былом единстве с трудом, с пляской и музыкой поэзия приобрела песенную ритмичность, состоящую в соизмеримой длительности звуков и тактов. Выделившись постепенно исторически в особое самостоятельное искусство, поэзия долго обнаруживала следы этой былой своей связи, надолго сохранила тяготение к ритмичности, которое поддерживалось и обновлялось и другими социальными условиями ее исторической жизни.
Когда возник героический эпос, к-рый был особенно развит в древней Греции (Гомер), поэмы исполнялись обычно под музыкальный аккомпанемент и заключали в себе своеобразную сказовую мелодику с элементами ритма. Идейное содержание всех этих первоначальных жанров поэзии сообщало ей большую выразительность, поддерживавшую ее тяготение к ритму. Это была поэзия возвышенная, патетическая, полная героических чувств. Довольно существенное значение здесь имело также устное бытование поэзии, вызванное в древние, а в значительной мере и в средние века слабым развитием письменности (то же и в фольклоре нового времени). В своем устном бытовании и устной передаче из поколения в поколение поэзия тяготела к известной словесной завершенности, прибегала к законченным и хорошо запоминающимся лирическим и повествовательным формулам - зачинам, рефренам, концовкам, единоначатиям, синтаксическим loci communis всякого рода, которыми подчеркивалась и поддерживалась ритмическая структура произведения.
Когда греческие, а затем в свое время средневековые поэты стали записывать свои песни, трагедии и поэмы, стали сочинять свои элегии, оды и эклоги, они сохранили в них тяготение к ритму, записывая текст своих произведений интонационными рядами - стихами. Поэзия оказывалась синонимом стихотворения, поэт - стихотворца, а древнегреческий термин «поэзия» сохранил в себе это узкое исторически закономерное значение. Рядом с этим в греческой литературе (устной словесности) существовала и художественная проза, существовали мифы, предания, сказки, комедии. Но пережитки первобытного синкретизма имели для этих жанров обратное значение: для древних греков миф был явлением не столько поэтическим, сколько религиозным, предание и сказка - историческим или бытовым; а если сказка или комедия и воспринимались поэтически, то они не считались большими и значительными жанрами, их и не называли поэзией.
Ко второй половине средних веков положение стало постепенно изменяться. Вместе с разложением сначала античного, а затем и феодального общества разлагаются постепенно поэма, трагедия, ода. В связи с развитием торговой буржуазии, ее культурным и идейным ростом, на основе культуры больших городов все больше растут и развиваются прозаические жанры, к-рые когда-то играли второстепенную роль и сливались в античном сознании с литературой нехудожественной, с преданиями, публицистикой, ораторством. Возникают повесть, новелла, вслед за ними складывается роман, к-рому суждено было стать ведущим жанром нового времени. Старые поэтические жанры, игравшие основную роль в литературе феодализма и рабовладельческого общества, постепенно теряют свое основное, ведущее значение, хотя отнюдь не исчезают из литературы. Однако новые жанры, играющие основную роль сначала в буржуазных стилях, а затем и во всей литературе капиталистического общества, явно тяготеют к прозе. Художественная проза начинает оспаривать у поэзии руководящее место, становится рядом с ней, а еще позднее, к эпохе расцвета капитализма, даже оттесняет ее. К XIX в. писатели-прозаики, новеллисты и романисты, становятся наиболее заметными фигурами в художественной литературе, давая обществу те большие типические обобщения, к-рые в эпоху торжества поэзии дали создатели поэм и трагедий.
Но это господство тяготеющих к прозе повествовательных жанров в эпоху торжества буржуазных стилей исторически относительно и ограниченно. Помимо того, что и в эпохи ведущего значения прозы поэзия продолжает беспредельно господствовать в лирических жанрах, в определенные исторические моменты в художественных стилях и литературных направлениях различных классовых групп начинают преобладать именно поэтические жанры (как лирические, так и эпические и драматические). Это бывает преимущественно тогда, когда тот или иной стиль или направление отличается напряженностью, возвышенностью, патетичностью, вообще той или иной эмоциональной насыщенностью своего идейного содержания. Так бывало почти всегда в эпохи господства литературного классицизма с его словесной патетикой и моралистической тенденциозностью. Представители классицизма XVII в. во Франции (Корнель, Расин, Буало и др.) и в России (Ломоносов, Сумароков, Херасков, Княжнин и др.) в стихах писали свои высокие трагедии, поэмы, сатиры, утверждающие абсолютную дворянскую монархию, принципы власти, ранга и сословной чести.
Еще большее тяготение к поэзии мы встречаем у представителей романтизма. Так было напр. в России в начале XIX в., когда сентиментально-романтическая поэзия Жуковского стала центром целой школы и вызвала множество подражаний. Так было в Англии в эпоху Байрона и Шелли и в Германии в эпоху Sturm und Drang’а. Наоборот, художественный реализм обнаруживает большое стремление к прозе. Это не означает конечно того, что в творчестве писателей-реалистов отсутствуют стихотворные поэтические произведения. Создается реалистическая поэзия. Так, в начале XIX в. Пушкин, Лермонтов и др. поэты, переживая периоды романтики, создали ряд блестящих поэм («Цыганы», «Демон», «Войнаровский» и т. д.), а затем, переходя к реализму, облекали в стихотворную форму свои драматические произведения, даже свои первые новеллы и романы - традиция поэтического творчества сказывалась и здесь («Граф Нулин», «Домик в Коломне», «Евгений Онегин» Пушкина, «Казначейша», «Сашка» Лермонтова). То же мы видим в творчестве Некрасова и некоторых других революционных поэтов 60-х гг., к-рые наряду с гражданской лирикой создали и ряд поэм и стихотворных повестей, полных напряженной гражданской патетики. Следует напомнить также творчество Г. Гейне, ряд пьес Г. Ибсена, поэмы Вл. Маяковского, Д. Бедного и т. д.
Однако эмоциональная насыщенность содержания не всегда приводит писателя к созданию стихотворной поэзии в прямом и узком смысле слова. Иногда приподнятость настроений оказывается уделом писателя-прозаика, и он явно выходит тогда за границы прозы, не прибегая однако к стихам, создавая то, что называется обычно ритмической прозой, или «стихотворением в прозе». Примерами могут служить романтические страницы из «Вечеров» Гоголя, «Senilia» Тургенева, «Путешествие на Гарц» Гейне, «Заратустра» Ницше, «Симфонии» Белого, некоторые рассказы Бабеля и т. п. Все эти явления показывают, что границы поэзии и прозы не абсолютны и что между ними существуют постепенные переходы. Однако в большинстве случаев в литературных стилях и направлениях существует отчетливое преобладание поэзии или прозы. И если это относится к господствующим литературным стилям данной эпохи, то и вся литература эпохи оказывается или под знаком поэзии или под знаком прозы. Так например вся история русской литературы от начала XVIII в. и до наших дней заключает в себе очень ярко выраженную смену поэтических и прозаических эпох.
Итак, отличие поэзии от прозы не является моментом только внешним, узко-формальным, внося вместе с особенностями формы - поэтической или прозаической - известное своеобразие и в выражение идейного содержания. Романтическая приподнятость, гражданская патетика, лирический подъем, моралистический пафос, словом - эмоциональная насыщенность содержания, составляют существенное свойство поэзии, отличающее ее от прозы. Особой группой поэтических жанров являются формы так наз. «развлекательной», «легкой» поэзии (шутливые поэмы, застольные песни, эпиграммы и т. п.), где эмоциональная окраска выражается в настроениях веселья, шутливого юмора и т. п. С эмоциональной окрашенностью содержания в поэзии связано и то преобладающее значение, к-рое получают в поэзии средства выразительности. А одним из самых сильных и существенных средств выразительности, активно воздействующим на сознание слушателя, является ритм. Отсюда ритмическая организованность оказывается постоянным и существенным свойством поэзии. «Говорить стихами, - замечает Гюйо, - значит самой мерностью своей речи как бы высказывать: я-де слишком страдаю или слишком счастлив, чтобы выразить то, что я чувствую, обыкновенным языком ». В связи с этим язык поэзии отличается большей отдаленностью от обыденной речи, чем язык художественной прозы.
Поэтический ритм вообще состоит в наличии и повторяющемся соотношении каких-либо элементов речевой интонации. Такими элементами ритма может быть: долгота опорных звуков в слогах слова, как в песенном стиле и в раннем греческом стихосложении; или акцент на опорном звуке слога, как в стихе силлабическом; или же акцент на ударных звуках слова, как в стихе силлабо-тоническом и «свободном». Соотношение ритмических единиц выражается их количественным сочетанием в определенные группы, которые тем самым оказываются более крупными единицами ритма. И стих и ритмическая проза отличаются наличием таких больших и малых единиц. Неритмическая проза их не имеет. В стихе большой ритмической единицей является стихотворная строка, которая отделяется от предыдущей и последующей паузой, ударением, а нередко и повторением звуков (рифмой) и к-рая может не совпадать в своих границах с фонетическими предложениями речи, ограниченными синтаксическими паузами. Случай такого несовпадения называется «переносом» (enjambement): например при появлении Онегина Татьяна «Летит, летит; взглянуть назад Не смеет; мигом обежала Куртины, мостики, лужок». Постоянная обязательная пауза в конце строчки, имеющая совершенно независимое от членения фразы ритмическое значение, называется «константой» и является основным отличительным признаком стиха по сравнению с ритмической прозой. В ритмической прозе такой самостоятельной паузы нет; там большой ритмической единицей является обычно фонетическое предложение, т. е. смысловая часть фразы, ограниченная смысловыми паузами. Поэтому стихотворные строчки являются точно соизмеримыми единицами, заключающими в себе строго определенное число слогов (в силлабическом стихе - см. сатиры Кантемира), или стоп (в силлабо-тоническом - см. поэзию Пушкина, Некрасова, Брюсова), или ударений (в тоническом - см. поэзию Маяковского). В прозе длина фонетических предложений только приблизительно одинаковая; предложение может заключать в себе разное количество словных ударений, число которых обычно варьируется (напр. «Чуден Днепр / при тихой погоде, / когда вольно и плавно / мчит сквозь леса и горы / полные воды свои»).
Ритмическая организованность в стихе следовательно гораздо выше, чем в прозе. Высокая эмоциональная насыщенность поэзии неизбежно определяет ее тяготение к стиху. Выразительность поэтического произведения достигается однако не только средствами ритма, но и другими интонационно-синтаксическими средствами. Эмоционально насыщенный, выразительный язык поэзии изобилует обычно такими интонационными фигурами и такими словосочетаниями, которые сравнительно редко встречаются в языке прозы. Таковы фигуры восклицания, обращения, перечисления, повторения, инверсии, единоначатия, градации и т. д., причем все эти интонационно-синтаксические средства имеют в поэзии особое значение, выражают не столько ход повествовательной мысли, сколько приподнятость идейного настроения автора. Вследствие своеобразной организации своей художественной речи, претендующей прежде всего на выражение, поэт дает более сжатый и условный изобразительный рисунок, в к-ром намечаются только отдельные, наиболее яркие и существенные для него черты, как бы замещающие собой всю полноту реальности изображаемого, которую слушатель воспроизводит и дополняет в своем художественном воображении. Отсюда и вытекает известный вопрос Флобера: «Почему, стараясь как можно более сжато выразить свою мысль, мы неизбежно приходим к тому, что слагаем стихи?» Однако изобразительная сжатость поэтических образов не делает их ни менее рельефными ни менее яркими. Пронизанные эмоциональной насыщенностью поэта, они активно, действенно дают восприятие жизни, не уступая в этом прозе, а иногда и превосходя ее.
Преобладание поэзии и прозы в творчестве различных классовых групп и различных эпох определяется исторически сложившимся своеобразием художественной идеологии класса. Но общее преобладание прозы в литературе нового времени при всей своей исторической обусловленности не является однако законом для дальнейших этапов развития художественной литературы.Библиография:
Потебня А. А., Из записок по теории словесности, Харьков, 1905; Томашевский Б., О стихе, Статьи, (Л.), 1929; Тынянов Ю. Н., Проблема стихотворного языка, Л., 1924; Якобсон Р., О чешском стихе преимущественно в сопоставлении с русским, (Берлин), 1923; Тимофеев Л., Теория литературы, М.-Л., 1934, гл. V; Его же, Литературный образ и поэтический язык, «Литературный критик», 1934, № 4; Виноградов В., О художественной прозе, М.-Л., 1930; Ларин Б. А., О разновидностях художественной речи, Сб. «Русская речь», новая серия, № 1, П., 1923.

Литературная энциклопедия. - В 11 т.; М.: издательство Коммунистической академии, Советская энциклопедия, Художественная литература . Под редакцией В. М. Фриче, А. В. Луначарского. 1929-1939 .

Поэзия и проза

ПОЭЗИЯ И ПРОЗА . Есть внешнее, формальное различие между поэзией и прозой, и есть между ними различие внутреннее, по существу. Первое состоит в том, что прозе противополагаются стихи; последнее - в том, что прозе, как мышлению и изложению рассудочному, противополагается поэзия, как мышление и изложение образное, рассчитанное не столько на ум и логику, сколько на чувство и воображение. Отсюда понятно, что не всякие стихи - поэзия и не всякая прозаическая форма речи - проза внутренняя. Когда-то в стихах излагались даже грамматические правила (напр., латинские исключения) или арифметические действия. С другой стороны, мы знаем «стихотворения в прозе» и вообще такие произведения, написанные прозой, которые являются чистейшей поэзией: достаточно назвать имена Гоголя, Тургенева, Толстого, Чехова. Если иметь в виду только что упомянутое внешнее различие, то интересно будет указать, что слово проза происходит от латинского prorsa, которое в свою очередь представляет собою сокращенное proversa: oratio (речь) proversa обозначало у римлян речь сплошную, заполняющую всю страницу и свободно устремляющуюся вперед, тогда как стих занимает на страницах лишь часть каждой строки и, кроме того, в кругообороте своего ритма постоянно возвращается вспять, обратно (по латыни - versus). Надо, впрочем, заметить, что о свободе прозаической речи можно говорить лишь условно: на самом деле проза тоже имеет свои законы и требования. Пусть в отличие от поэзии (в смысле стихов) художественная проза не знает рифмы и ритмической размеренности стоп, - все-таки и она должна быть музыкальна, и она должна угождать тому, что Ницше называл «совестью уха». Недаром тот же Ницше советовал над двумя строками прозы работать как над статуей; ваятелю уподоблял он писателя. Да, ваятелем и музыкантом должен быть творец художественной прозы: она в лучших образцах своих пластична, выпукла, скульптурна, и она же пленяет стройностью своего звучания; прозаик, если только он - поэт, слышит слово как проявление мирового ритма, как ноту «музыки божией» (по выражению Полонского). Когда проза слепо подражает стихам и становится тем, что непочтительно, но верно характеризуют как «рубленную прозу», то это эстетически нестерпимо, и этим она как бы наряжает себя в павлиньи перья; но какая-то особая гармоничность и симметричность, особая последовательность слов, несомненно, прозе свойственна, и тонкий слух это чувствует. Поэт прозы воспринимает слова, как особи, и он ощущает нервное и трепетное, горячее и гибкое тело слов; оттого и фраза у него имеет свою физиономию, свой рисунок и свою живую душу. Переходя к более важному - внутреннему отличию прозы от поэзии, обратим внимание на то, что проза служит науке и практике, тогда как поэзия удовлетворяет нашей эстетической потребности. Вот школьный пример, уясняющий эту разницу: описание Днепра в учебнике географии и описание Днепра у Гоголя («Чуден Днепр»...). Прозе нужны отвлеченности, схемы, формулы, и она движется по руслу логики; напротив, поэзия требует картинности, и в живые краски претворяет она содержание мира, и слова для нее - носители не понятий, а образов. Проза рассуждает, поэзия рисует. Проза суха, поэзия взволнована и волнует. Проза анализирует, поэзия синтезирует, т.-е. первая разнимает явление на его составные элементы, между тем, как вторая берет явление в его целостности и единстве. В связи с этим поэзия олицетворяет, одухотворяет, животворит; проза же, трезвая проза, родственна мировоззрению механистическому. Только поэт, Тютчев именно, мог почувствовать и сказать: «Не то, что мните вы, природа; не слепок, не бездушный лик: в ней есть душа, в ней есть свобода, в ней есть любовь, в ней есть язык». Прозаики - вот те, к кому обращается Тютчев, те, кто мнит, что природа бездушный механизм. И не только к Гете, но и ко всякому поэту можно отнести эти яркие и выразительные стихи Баратынского: «С природой одною он жизнью дышал, ручья разумел лепетанье, и говор древесных листов понимал, и чувствовал трав прозябанье; была ему звездная книга ясна, и с ним говорила морская волна». В высшей степени характерно для поэзии такое восприятие мира, как некоего живого существа, и соответственный способ изображения последнего. Вообще, очень важно усвоить себе, что поэзия это больше, чем стиль: это - миросозерцание; то же самое надо сказать и о прозе. Если поэзия делится - приблизительно и обще - на эпос, лирику и драму, то в прозе современные учебники теории словесности различают такие роды и виды: повествование (летопись, история, воспоминания, география, характеристика, некролог), описание (путешествие, например), рассуждение (литературная критика, например), ораторская речь ; само собою разумеется, что эта классификация не может быть строго выдержана, не исчерпывает предмета, и перечисленные роды и виды разнообразно переплетаются между собою. В одном и том же произведении могут встречаться элементы как поэзии, так и прозы; и если проникновение в прозу поэзии, внутренней поэзии, всегда желанно, то противоположный случай действует на нас охлаждающе и вызывает в читателе эстетическую обиду и досаду; мы тогда уличаем автора в прозаизме. Конечно, если автор сознательно и намеренно в поэтическом творении отступает в область прозы, то это - другое дело, и здесь нет художественной ошибки: философские рассуждения или исторические экскурсы «Войны и мира» Толстого не могут быть поставлены великому писателю в эстетическую вину. А чисто-литературный факт взаимопроникновения прозы и поэзии свои более глубокие корни имеет в том, объясняется тем, что невозможно самую действительность делить на прозу и поэзию. Одно из двух: либо все на свете - проза, либо все на свете - поэзия. И лучшие художники принимают последнее. Для них - где жизнь, там и поэзия. Такие писатели-реалисты умеют в самом грубом и повседневном, в песках и пустынях житейской прозы, находить золотые блестки поэзии. Они прозу преображают, и она начинает светиться у них внутренним светом красоты. Известно, как Пушкин умел своим прикосновением, какой-то алхимией таланта, все превращать в золото поэзии. Не есть ли поэзия - оправдание прозы? Об этом не лишне задуматься, когда теория словесности предлагает свое различение между прозой и поэзией.

Поэзия и проза с точки зрения чисто ритмической не имеют принципиальных различий; ритм осуществляется в обоих случаях равновеликостью временных интервалов, на которые делится речь, как в стихе, так и прозе. Различие наблюдается в строении самых интервалов стиха; если любой правильный и точно ограниченный, в соответствии с общей ритмической тенденцией поэмы, ритмический интервал является интервалом именно метрическим, то надобно сказать, что разница между поэзией и прозой наблюдается именно в метре, а не ритме. Проза не имеет точного метра, ее изохронизм очень приблизителен и скорее относится к ритму, субъективному, чем к объективному явлению. Стих метричнее, чем проза, проза метричнее ораторской речи, ораторская речь метричнее разговорной, но в конце концов они идут от одного источника и Спенсер, разумеется был прав, говоря, что ритм есть эмоциональная идеализация обычной речи. Обследование словоразделов (см.) прозы и стиха (см. Ритм) показывает, что проза пользуется значительно большим количеством слоров, нежели стих, избирая приэтом в качестве довольно употребительных именно те, которых избегает стих, т.-е. слоры с очень большим количеством неударных между двумя ударными. Стих двудольный почти исключительно употребляет слоры с тремя неударными между ударениями и значительно реже с пятью, т.-е.:

- ⌣ ⌣ ⌣ ⌣ ⌣ -

и хориямбический слор, типа:

употребляется двудольником почти исключительно в случае ударения на анакрусе со специальным типом, а именно со слором немедля после первого ударения, тогда как проза употребляет слоры всех мыслимых типов, и в особенности именно хориямбические, или с четырьмя слогами между ударениями (примерно то же дает трибрахоидная пауза в паузном трехдольнике). Вот цифры:

„МедныйВсадник“ Достоевский(„Бесы“)

Метрич. слоров 65,10 20,13

Пиррихич. , 33,83 20,21

Хориямбич. , 1,07 34,69

Проч. , 0,00 10,10

То-есть метрических слоров проза употребляет почти в два раза меньше, тогда как хориямбический в 30 с лишним раз больше. Чем вольнее метрическая основа стиха, как, например, в паузном трехдольнике («Песни западных славян», «Песня о купце Калашникове» и проч.), тем ближе такой стих к прозе, в случае же отсутствия рифмы такой вольно ритмизованный стих отличается от прозы иной раз всего лишь зарифменной паузой и слабо намеченной диподией. Но это крайний случай, вообще же, чем дальше отходит стих от метрической основы, тем сильней и резче обозначается в нем ритм, главным образом, диподический. Напр., у Асеева, в стихе, составленном из макросов (односложная стопа), находим:

Под копыта казака

Грянь, брань, гинь, вран,

Киньтесь, брови, на закат,

Ян, Ян, Ян, Ян.

Опущение в четных строках неударных слогов создает впечатление значительно более интенсивного ритма. Граница, где стиховое единство начинает разрушаться, т.-е., где метр начинает вовсе исчезать, нелегко уследима, однако это очень часто в белом стихе, особенно там, где часты переступы, - смысловой переброс фразы на другую строку (так назыв. enjambement), Веррье указывает, что если бы выпрямить переступы и уничтожить типографическое единство в первых сценах «Гамлета» или в начале «Потерянного Рая» Мильтона, то получилось бы нечто вроде свободного стиха У. Уитмэна. Кроме этих специально ритмических особенностей, в прозе отсутствует ритмическое объединение временных единиц (стоп), т.-е. нет ни диподии, ни колона. Объединения единиц прозы (слов) производится по смысловому признаку, избегая лишь неприятного повторения тех же выражений и сопоставления нескольких схожих грамматических единиц подряд (несколько существительных в одном и том же падеже и проч.). Язык поэзии всегда более архаичен, чем язык прозы, но старинные стихи читаются легче именно поэтому, т. к. в то время, как язык прозы со времени Жуковского уже совершенно изменился, язык стиха испытал сравнительно небольшие изменения. Прозу у Ломоносова почти трудно понимать, его стихи только отзывают стариной. Проза связана еще и сюжетом, т.-е., роман, рассказ, повесть объединяются в себе самих связным рассказом о происшествии или ряде происшествий, так или иначе объединенных общим смыслом. Стих, вообще говоря, избегает сюжета, и чем дальше стоит от него, тем яснее выражен его метр. Стих играет постоянно гомофонией, таковая в прозе имеет чрезвычайно ограниченное применение, и в случае, так сказать, внутренней необходимости в игре звуками многие прозаики предпочитают цитировать стихотворение или привести специально-сочиненное для этого случая. Интрига, т.-е. развитие действия, построенное так, чтобы читателю только в известной постепенности раскрывался истинный смысл описываемого, чтобы каждая следующая страница обещала что-то новое и будто бы окончательное, отсутствует почти нацело в стихе; даже в поэмах и стихотворных романах, как «Евгений Онегин», интриги нет; баллада иногда пользуется анекдотическим сопоставлением крайностей, но там идея сюжета так сжата и схематизована, что сюжет зачастую сводится просто к красному словцу. Стих вообще пользуется эмоциями, как материалом для своего содержания, в то время как проза берет эмоции, скорее, как форму изложения. Мысль стиха или эмоциональна, или философически-абстрактна, в то время как проза имеет дело с опытом и так называемой житейской мудростью окружающего. Стих даже в самых импрессионистических вещах сводится к утверждению типа «эс есть пэ», проза же диалектическим рядом происшествий развертывает рассуждение, которое обычно заканчивается, констатированием происшествия или постановкой вопроса. Идея трагизма, рока в высшей степени свойственна прозе, тогда как стих более идилличен и мечтателен. Стиху ближе патетика отдельного, тогда как прозе - трагедия коллектива. Это все сказывается и на формальных сторонах дела. Стих с большим старанием обнаруживает свое собственное отдельное наполнение (более явственные фонемы), крепко выделенный ритм захватывает читателя и заставляет его верить эмоциям и деталям настроений, которые нередко с точки зрения практического опыта почти неосуществимы или ложны, так как стих любит предаваться абсолютным чувствованиям типа «любовь навек» и т. п., стих всячески орнаментирует свое наполнение; проза оставляет все это в стороне и удовлетворяется, приблизительной и неопределенной ритмизацией, - как неопределенна судьба одного в судьбе массы. Есть, конечно, переходные формы, такая, так сказать, полупоэзия: «стихотворения в прозе» (редкая и трудная форма), прибаутки, сказки, прибакулочки и пр.; такие, разумеется, могут склоняться или больше к прозе, или больше к поэзии, смотря по настроению автора.

Ю. Айхенвальд., С. П. Бобров. Литературная энциклопедия: Словарь литературных терминов: В 2-х т. / Под редакцией Н. Бродского, А. Лаврецкого, Э. Лунина, В. Львова-Рогачевского, М. Розанова, В. Чешихина-Ветринского. - М.; Л.: Изд-во Л. Д. Френкель , 1925

Часто можно запутаться в том, что является стихами, а что прозой. Сначала кажется все просто: у одного есть рифма, а у другого нет. Но тут-то собака и зарылась. Существует так называемый «белый стих» или же японская «хокку» или «танка», где нет никакой рифмы и все же это стихи. Так как отличить стихи от прозы в этом случае и почему это важно? Начнем с того, что в приличном обществе легко попасть впросак, если не к месту назвать одно другим. С другой стороны, если такой казус может быть просто поводом к занесению вас в категорию безграмотных людей, то на экзаменах подобная ошибка будет стоить положительной оценки.

Стих - это с одной стороны организованные равные отрезки в определенной ритмической тональности. А с другой - строка стихотворного текста по определенному образцу. Если рассмотреть школьные определения, то у обычного стиха должна быть рифма, но не обязательно, ведь есть упомянутые выше хокку и танка. В японской традиции рифма как таковая встречается не так часто, и вместе с тем, это тоже стихи. Что приводит нас к более широкому определению: стихотворная форма – это краткая запись той или иной темы (мысли), в которой есть определенная глубина, раскрывающаяся в своей полноте перед чутким читателем.
Проза - под этим понятием скрывается не только письменная, но и устная речь. При этом здесь нет деления на равные отрезки, что сделало бы такую запись или выражение стихом. Однако и в прозе имеется свой некоторый ритм, но в отличие от стиха, он является приблизительным и относится к синтаксическому построению текста. Если проще, то ритмическая составляющая прозы основана на периодах, предложениях, абзацах и колонках. Если прибегнуть к первоисточникам, то в древнегреческой литературе любая художественная речь или письменность считалась поэзией. В более поздний период произошло деление на прозу и стихи по принципу выраженности стихотворной формы.

Сравнение стиха и прозы

Начать сравнение стиха с прозой можно с ритма. В стихотворной форме ритмическая составляющая выражена более полно. Она ощущается даже неподготовленным читателем, задает определенную тональность и настроение при чтении. В прозе ритм выражен гораздо слабее, он не так навязчив и не столь сильно влияет на читателя.
В стихах обычно есть рифма, хотя и не всегда, но главное отличие прозы в том, что в ней никогда нет этой рифмованности. Если стихи могут иметь выражения «палка-галка», то в прозе подобные включения моментально делают предложение стихотворным.
В стихах в сжатой форме дается основная мысль, которая часто завуалирована символизмом, метафорами, сравнениями. Используются олицетворения, персонификация, оксюмороны и другие литературные приемы. В прозе тоже может быть подобное, но обычно в более пространной форме, она более описательная и информативная.

TheDifference.ru определил, что разница между стихами и прозой заключается в следующем:

В стихах обязательно есть выраженный ритм, а в прозе он не явный, скрытый, не всегда чувствуется.
Рифма - отличительный признак стиха, не смотря на отдельные формы без нее, а в прозе рифма может использоваться только в качестве стихотворных вставок.
Стихи дают более сжатую завуалированную главную мысль посредством образов и метафор, а проза более описательна.
Равные отрезки. Сама форма записи стихов тяготеет к равным кратким отрезкам. Проза записывается последовательно, широко и не сосредоточена в кратких выражениях.

Чем отличается стих от прозы?

Эту прекрасную статью я нашла в интернете.

Чем отличается стих от прозы?

В обыденном представлении стих и проза различается так: все, что «записано в строчку», подряд – проза, что разбито на отрезки, «записано в столбик» – стихи. Но проблема на самом деле гораздо глубже. К примеру, что же делать со «стихотворениями в прозе»? По форме – это проза, но Ш. Бодлер и И.Тургенев утверждают – по жанру это «стихотворения». Почему Н. Гоголь назвал «Мертвые души» поэмой, хотя по форме это роман?

Л.М. Гаспаров в предисловии к книге «Русский стих начала XX века в комментариях» задает вопрос: «Чем отличается стих от прозы?» и отмечает: это «самый трудный из вопросов». Там же он отмечает, приводя одно из основных формальных различий стиха и прозы:

«Слово «стих» по-гречески значит «ряд», его латинский синоним «versus» (отсюда «версификация») значит «поворот», возвращение к началу ряда, а «проза» по-латыни значит речь, «которая ведется прямо вперед», без всяких поворотов. Таким образом, стихи – это прежде всего речь, четко расчлененная на относительно короткие «ряды», отрезки, соотносимые и соизмеримые между собой. Каждый из таких отрезков тоже называется «стихом» и на письме обычно выделяется в отдельную строку».

Ко времени написания труда (1924 год) это утверждение было относительно верно и максимально приближено к реальности. В настоящее время граница между стихом и прозой интенсивно размывается, значит, нам нужен иной, не только формальный, но и содержательный подход к различению стиха и прозы.

Ю.Б. Орлицкий замечает:

«Любой исследователь литературного текста, сталкиваясь с проблемой написания… начинает с выяснения его ритмической природы, т.е. определяет, что перед ним – проза или стихи… стих и проза – это два принципиально различных способа организации речевого материала, два разных языка литературы».

Итак, есть два основных типа организации художественной речи – поэзия и проза. Лингвисты пришли к выводу, что нет языковой разницы между стихом и прозой, ведь стихотворная речь состоит из обычных фраз. С этой точки зрения нет ни одного признака, по которому можно было бы определить стихотворную речь.

«Стихотворная речь в принципе устроена иначе, чем прозаическая. <…> Прозаическая художественная речь разделяется на абзацы, предложения и периоды. В письменном словесном творчестве стихи и проза несхожи и по особенностям своего графического оформления. <…> Графическое оформление, выявляющее коренное свойство стиха (членение на строки), играет существенную роль в нашем восприятии стихотворных форм. Именно графическое оформление создает некую «установку на стих», сразу регистрируемую нашим восприятием и позволяющую нам отнести произведение так оформленное, к разряду стихотворных».

Мы опять пришли к тому, с чего начали – с формального различия между стихом и прозой. В психологии есть такое понятие – эффект ожидания. Т.е. когда мы видим что-то неизвестное, похоже на уже известный нам предмет, мы ожидаем от него того же, что и от знакомого предмета. Применимо к стиху и прозе, можно это выразить так: если мы видим что-то, записанное короткими строчками в столбик, то перед нами, скорее всего, стихотворение, если все записано подряд – перед нами проза. Срабатывает эффект ожидания.

Ни метр, ни ритм, ни рифма не являются определяющими признаками стихотворной речи, и вот почему. Существует метризованная проза («Петербург» А. Белого), рифмованная проза («Кола Брюньон» Р. Роллана), существует аллитеризованная проза. Выделяются особые жанры – «стихотворение в прозе», «верлибр». Э.Я. Фесенко со ссылкой на Е.В. Невзглядову и Томашевского пишет:

«…есть верлибр – свободный стих, в котором нет ни одного стихового признака, крое записи стиховыми строчками. Прав Томашевский, который говорил о наличии промежуточной пограничной полосы между стихами и прозой: «…стихи заходят на территорию прозы и наоборот, как наречие одной местности плавно перетекает в наречие соседней»».

Немалую роль в различении стиха и прозы играет ритмичность стиха. В стихах ритмичность достигается за счет равномерного чередования речевых элементов – стихотворных строк, пауз, ударных и безударных слогов и т. д. Конкретная ритмическая организация стиха во многом зависит от системы стихосложения, а та, в свою очередь – от особенностей национального языка. Итак, стих есть ритмически упорядоченная, ритмически организованная речь. Однако свой ритм, иногда более, иногда менее ощутимый, есть и в прозе, хотя там он не подчинен строгому ритмическому канону – метру. Достигается ритмичность в прозе прежде всего за счет приблизительной соразмерности колонов, что связано с интонационно-синтаксической структурой текста, а также различного рода ритмическими повторами. Следовательно, и ритм не является ведущим признаком различения стиха и прозы.

Многое в различии понятий прозы и поэзии сделали «практики искусства» – поэты и писатели. Интересна в этой связи точка зрения Н. Гумилева, приводившего в качестве разделения прозы и поэзии как формальные, так и содержательные признаки:

«Поэзия всегда желала отмежеваться от прозы. …начиная каждую строчку с большой буквы, …ясно слышимым ритмом, рифмой, аллитерацией, и стилистически, создавая особый «поэтический» язык, и композиционно, достигая особой краткости, и эйдологически в выборе образов».

Итак, мы можем утверждать, что проза и поэзия отличаются друг от друга рядом признаков (формальных и содержательных), и только совокупность нескольких признаков позволяет нам четко размежевать эти понятия. Наряду с прозой и поэзией существует несколько «пограничных» жанров (верлибр, стихотворения в прозе), вобравших в себя признаки как стиха, так и прозы.

Я не поэт. Тот сборник моих стихов, который добрый дядя нашел в Интернете и издал в Новгородском издательстве, считаю курьезом. Стихи всегда были для меня лишь расходным материалом, тренингом и экспериментом. Но кое-что о различиях прозы и поэзии рассказать могу. К тому же эти два направления художественного слова довольно близки по многим признакам. И главный, основной признак, который роднит прозу, поэзию и даже живопись – это художественный образ. И раз речь идет об образах, то постараюсь образами все и показать.
Перед вами две картины. Одна – эпическое полотно, которое вы сто раз видели – «Последний день Помпеи» Карла Брюллова. Вторая, которую вы видели не реже, «Герника» Пабло Пикассо. Вы можете сколько угодно рассматривать подробности первого полотна, его детали, но вам никогда не уйти от того, что изначально, вы видите его целиком, как совершенно законченное произведение, Все детали которого работают на единое целое. Это целое и является общим образом, в который логично входят все другие образы, каждый из которых играет свою роль. Давайте представим это схематически, как полый внутри шар, наполненный более мелкими шариками. Если его потрясти, то только тогда большой шар будет издавать звук. Без маленьких – он немой, а значит напрямую зависит от их существования. Это – проза.
Второе полотно. Бесполезно рассматривать его детально, оно существует в пространстве только единым образом, там нет более мелких образов, отвлекающих на себя. Вы воспринимаете полотно либо полностью, либо никак. Именно поэтому картина Пикассо часто вызывает отторжение. Но, глядя на всю картину сразу и целиком, вы прекрасно видите авторский замысел, несмотря на то, что изображенная действительность мало похожа на реальную жизнь. Отчего так получается? Во втором случае, картина отодвигает ваше логическое восприятие на задний план и включает совсем другое полушарие, ориентированное не на привычные вполне земные вещи или даже цифры, а на символы. Это второй шарик. Но он – цельный. У него есть только общий художественный образ, которому не нужны образы вспомогательные. В помощь же в этом втором случае идут другие вещи – цветовая гамма, формы, симметрия или асимметрия. Этот образ самодостаточен в своем проявлении, но имеет только один план – общий. Это - поэзия.
Общий художественный образ прозаического и поэтического произведения – одинаков. В основе и того и другого существует не только авторская переработка окружающего мира, но и идея, которая, как известно, является изначальным посылом для создания произведения. Добавлю, что каждый из этих шаров должен быть идеальным и, имея на своей поверхности вмятины или трещины превратит ваше произведение в лучшем случае в набор слов, а в худшем, извините, в мазню.
Любое произведение должно быть «сделано руками», оно должно быть идеальным по всей своей поверхности. В прозе этим очень часто пренебрегают. Потому что сложно, потому что нужно уметь идти от частного к общему – из куска глины вылепить амфору. Довести каждого героя со всеми его действиями, диалогами, монологами до общего символизма всего произведения и придать ему форму. В прозе легко забалтываются огрехи, неряшливость, безыдейность. Все можно задавить объемом, а там – что вышло, то и вышло. Кривобокий кувшин или треугольник вместо шара – а плевать. Читатель идиот, не заметит. Конечно, не заметит. Но зато почувствует, прочитав текст, что его обманули и забудет его сразу же. А вот роман с идеальным общим образом читатель запомнит, может быть даже, на всю жизнь. И страстно будет жаждать продолжения, и перечитывать текст в поисках чего-то, что он упустил.
В поэзии, все по-другому. Там нельзя спрятаться за образами природы, героев, экшеном. Отвлечь внимание и заморочить голову. Поэзия воспринимается другим полушарием, и ее общий образ создается символами, звукописью, ритмом и интонацией. Поэтому и «зарифмованная проза» поэзией не является, если в ней нет всего вышеперечисленного.
Бывает, что вы читаете стихи известного поэта, скажем Твардовского, и говорите – так вот же она проза, зарифмованная, а как написано. Да, написано хорошо, потому что в ней кроме экшена, опять же, присутствуют символы, звукопись и прочее. А вот Асадовым наслаждаться невозможно, потому что это и вправду проза, в которой все остальные признаки поэзии заменены назиданием.
И добавлю на сладкое. Поэзия – участь молодых. И, действительно, нужно обладать литературным слухом, чтобы ее создавать, то есть – это врожденное. Соответственно, и проза, которую начинают писать многие поэты по мере взросления, чаще всего полноценна. Еще хочу сказать, что читатель часто тоже обладает литературным слухом, но сам при этом может и не писать. Ведь хороший слух - это еще не признак писательского таланта, хотя и огромная доля успеха. Но ведь и не каждый, обладающий хорошим музыкальным слухом, становится композитором. Гораздо хуже, когда слепые начинают писать маслом, а глухонемые сочинять стихи.